![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Потому что ![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-userinfo.gif)
amarinn выразила в словах то, что мне казалось таким чуждым, жутким, противныи и непонятным в "Пандее" (я всё ещё надеюсь его дочитать - исключительно чтобы составить окончательное мнение), но что я сама так и не смогла сформулировать.
Прочитала "Цифровой" супруг Дяченко.
Вывод: выпуск книшшшки курировал Баламут лично. Как и предыдущей, "Vita Nostra". И дело даже не в том, что там филигранно выписан "Даритель Даров", а в установках, от которых пляшет мировоззрение господ аффтаров:
- не бывает иных форм общения, кроме манипуляции,
- не бывает свободы воли,
- все делятся на тех, кто манипулирует и тех, кем манипулируют.
- "Максим", он же "Иван", он же, насколько я понимаю, тов. Аццкий Сотона собственной персоной непобедим.
Так вот - нах такое мировоззрение. И нах конструирование таких миров вместе с их конструкторами.
Потому что, граждане, это грандиозная ложь и подстава. А правду описал Виктор Франкл, спасавший людей от самоубийства в концлагере:
"Массовую гибель людей в лагере в период между Рождеством 1944 года и Новым годом 1945-го можно было объяснить только тем, что заключенные стереотипно понадеялись на то, что непременно «будут встречать Рождество у себя дома», загнав тем самым себя в ловушку; они должны были исключить для себя надежду на возвращение домой в обозримом будущем. Крушение надежды привело к резкому снижению уровня жизненных сил, что для многих означало смерть. В конечном счете, проявилось то, что физически-психический упадок зависел от духовно-моральной позиции, которую свободен был занять человек! И хотя по прибытии в лагерь у заключенного забирали все, что было у него с собой, даже его очки, даже его ремень, эта свобода оставалась с ним, оставалась буквально до последнего момента, до последнего дыхания. Это была свобода выбрать «этот путь или тот», «это или то». Снова и снова находились те, кто смог подавлять свою раздражительность и преодолевать апа- тию. Они прогуливались по лагерным баракам и ходили на переклички, произнося доброе слово здесь и делясь последним куском хлеба там. Они были живым примером тому, что не было предопределенности в том, что сделает лагерь с человеком — станет ли он типичным «зеком» или даже в условиях заключения, даже в условиях пограничной ситуации, останется человеком. В любом случае, решение оставалось за самим человеком.
Поэтому, безусловно, и речи не может быть о том, чтобы заключенный неизбежно и автоматически подчинялся лагерному духу. При помощи той силы, которую я раньше называл «силой человеческого духа», он мог не поддаться влиянию своего окружения. Если мне и нужны были какие-то доказательства того, что сила человеческого духа является реальностью, концлагерь предоставил их мне сполна. Фрейд утверждал: «Давайте представим множество совершенно разных людей одинаково голодных. С возрастанием этого императивного побуждения все индивидуальные различия будут стираться, а их место займет одинаковое для всех выражение одного и того же нереализованного побуждения». Это оказалось неверным.
Конечно, индивиды, изо всех сил старавшиеся сохранить в себе облик человека, встречались редко: «Sed omnia praeclara tarn difficilia quarm rara sunt» (но все великое столь же трудно реализовать, сколь трудно его найти) читаем мы в самом конце «Этики» Спинозы. Хотя немногие были способны на это, они подавали пример другим, и этот пример вызывал цепную реакцию, характерную для такой модели поведения." (с) "Воля к смыслу".
Я, господа, наивное маленькое существо, я хочу в добро верить. А книги я по умолчанию считаю его источником. Когда же книга из этого правила выбивается, и внушает, что добра нет, у меня случается помутнение в мозгу и когнитивный диссонанс, мне хочется бегать по потолкам, кусаться и рычать. А мне это несвойственно, так что потом наступает отходняк... Может, и не стоит мне вовсе читать такое?
amarinn выразила в словах то, что мне казалось таким чуждым, жутким, противныи и непонятным в "Пандее" (я всё ещё надеюсь его дочитать - исключительно чтобы составить окончательное мнение), но что я сама так и не смогла сформулировать.Прочитала "Цифровой" супруг Дяченко.
Вывод: выпуск книшшшки курировал Баламут лично. Как и предыдущей, "Vita Nostra". И дело даже не в том, что там филигранно выписан "Даритель Даров", а в установках, от которых пляшет мировоззрение господ аффтаров:
- не бывает иных форм общения, кроме манипуляции,
- не бывает свободы воли,
- все делятся на тех, кто манипулирует и тех, кем манипулируют.
- "Максим", он же "Иван", он же, насколько я понимаю, тов. Аццкий Сотона собственной персоной непобедим.
Так вот - нах такое мировоззрение. И нах конструирование таких миров вместе с их конструкторами.
Потому что, граждане, это грандиозная ложь и подстава. А правду описал Виктор Франкл, спасавший людей от самоубийства в концлагере:
"Массовую гибель людей в лагере в период между Рождеством 1944 года и Новым годом 1945-го можно было объяснить только тем, что заключенные стереотипно понадеялись на то, что непременно «будут встречать Рождество у себя дома», загнав тем самым себя в ловушку; они должны были исключить для себя надежду на возвращение домой в обозримом будущем. Крушение надежды привело к резкому снижению уровня жизненных сил, что для многих означало смерть. В конечном счете, проявилось то, что физически-психический упадок зависел от духовно-моральной позиции, которую свободен был занять человек! И хотя по прибытии в лагерь у заключенного забирали все, что было у него с собой, даже его очки, даже его ремень, эта свобода оставалась с ним, оставалась буквально до последнего момента, до последнего дыхания. Это была свобода выбрать «этот путь или тот», «это или то». Снова и снова находились те, кто смог подавлять свою раздражительность и преодолевать апа- тию. Они прогуливались по лагерным баракам и ходили на переклички, произнося доброе слово здесь и делясь последним куском хлеба там. Они были живым примером тому, что не было предопределенности в том, что сделает лагерь с человеком — станет ли он типичным «зеком» или даже в условиях заключения, даже в условиях пограничной ситуации, останется человеком. В любом случае, решение оставалось за самим человеком.
Поэтому, безусловно, и речи не может быть о том, чтобы заключенный неизбежно и автоматически подчинялся лагерному духу. При помощи той силы, которую я раньше называл «силой человеческого духа», он мог не поддаться влиянию своего окружения. Если мне и нужны были какие-то доказательства того, что сила человеческого духа является реальностью, концлагерь предоставил их мне сполна. Фрейд утверждал: «Давайте представим множество совершенно разных людей одинаково голодных. С возрастанием этого императивного побуждения все индивидуальные различия будут стираться, а их место займет одинаковое для всех выражение одного и того же нереализованного побуждения». Это оказалось неверным.
Конечно, индивиды, изо всех сил старавшиеся сохранить в себе облик человека, встречались редко: «Sed omnia praeclara tarn difficilia quarm rara sunt» (но все великое столь же трудно реализовать, сколь трудно его найти) читаем мы в самом конце «Этики» Спинозы. Хотя немногие были способны на это, они подавали пример другим, и этот пример вызывал цепную реакцию, характерную для такой модели поведения." (с) "Воля к смыслу".
Я, господа, наивное маленькое существо, я хочу в добро верить. А книги я по умолчанию считаю его источником. Когда же книга из этого правила выбивается, и внушает, что добра нет, у меня случается помутнение в мозгу и когнитивный диссонанс, мне хочется бегать по потолкам, кусаться и рычать. А мне это несвойственно, так что потом наступает отходняк... Может, и не стоит мне вовсе читать такое?
